Интервью с Юрием Лозой
6 апреля 2016
Общался с артистом - Шишкин Артем, 2009 год
Для меня Юрий Лоза всегда ассоциировался с доброй сказкой, которую ты знаешь с детства. На протяжении всего того времени, что я себя помню, мне доводилось постоянно соприкасаться с творчеством этого человека. Из приёмника (в те времена — транзистора), по телевизору, да и сидя у костра под гитару, я слышал песни, написанные Юрием Лозой. Что, естественно, не могло не отразиться на моем отношении к музыке вообще. На днях мне удалось пообщаться с этим замечательным человеком с глазу на глаз. Сей диалог я прилагаю ниже.
Артем Шишкин: Юрий, расскажите, пожалуйста, кем Вы хотели быть, пока не выросли и не превратились в легендарного автора-исполнителя?
Юрий Лоза: Очень сложно отвечать на подобные вопросы, потому что в детстве каких только желаний не возникает, в разные периоды. И эти желания во многом связаны с тем, что повлияло на человека в данный отрезок времени. Посмотрел кино про пожарных — захотел стать огнеборцем, потом увидел фильм про летчиков и понял, что тебя манит небо. Это детство, тут сложно что-то сказать.
Но все-таки было у меня увлечение лет в 10-12, которое захватило меня полностью. Это было в 1966 году. Мы жили в Алма-Ате. По телевизору показывали Чемпионат Мира по футболу. Трансляции начинались в три часа ночи. Я ложился спать в 10 часов вечера, а в 3 часа ночи просыпался и до 5 часов утра смотрел этот чемпионат, после чего опять укладывался спать, а в 8 утра вставал и бежал в школу. И в тот период я основательно и надолго захотел стать футболистом. Год я ходил заниматься в «Локомотив», потом были еще занятия, потом нас перевели на центральный стадион. Я был близок к тому, чтобы сделать карьеру профессионального футболиста.
Но в семнадцать лет… Девочки, ножки-юбочки, весна. И как-то стало не до футбола. А футбол — это работа, каторжный труд.
А.Ш.: Видимо, эти 17 лет и были переломным моментом?А
Ю.Л.: Еще лет в 14 я понял, что человек с гитарой привлекает гораздо больше женского внимания, чем человек без гитары. Соответственно, у меня был разговор с родителями по поводу приобретения гитары.
Из Тюмени была выписана «семиструночка». Слава Богу, сразу попался человек, который мне объяснил, что играть все-таки надо на шести струнной гитаре, а не на семи. Хотя в те времена во дворах «семиструнка» была в фаворе. Но мой учитель сразу стал меня учить на шести струнах, поэтому седьмая струна была удалена, а порожек перепилен. И уже в 17 лет, когда я решил завязать с футболом, была изготовлена моя первая электрогитара. Я сделал ее сам. У меня в этом плане с руками все в порядке, а еще мой отец мне постоянно помогал и подсказывал, как надо правильно что-то делать. Позже я сделал еще одну гитару, но это было, когда я уже работал в ансамбле «Зодчие». На одной из этих гитар до сих пор играет мой приятель в Омске.
А.Ш.: Расскажите, как Вы постигали музыкальную науку: это было самостоятельно или под руководством кого-то?
Ю.Л.: Конечно, начинал я все это самостоятельно: у друзей, у спецов. Был у нас там один «консультант», который знал 8 аккордов, 4 основных и 4 производные от них (Смеется.).
Большой скачок в музыке у меня произошел в армии. Я до этого, учась в школе и институте, участвовал в самодеятельности. В один прекрасный момент я вылетел из института и попал в армию. Так случилось, что ребята из ансамбля в тот год должны были демобилизоваться, а замены им не было. Меня приглашают в эту воинскую часть на собеседование, спрашивают, на чем, играешь? Я говорю — на гитаре. А они мне в ответ — на трубе, мол, и подавно сыграешь. А если через две недели не сыграешь — умрешь на уборке туалета…
Безусловно, навязанная мне труба оказалась совсем не моим музыкальным инструментом, но вторым альтом в оркестре я был очень хорошим. В этой воинской части были и оркестр, и ансамбль. Так вот с ансамблем у меня проблем вообще не возникло. Там я уверенно завладел гитарой, и мне командование доверило управление этим коллективом.
Но так получалось, что я оказывался совсем не в том месте, когда раздавали что-то существенное. Когда среди солдат части искали геодезистов (а я все-таки ушел из института с «геофака») — я был в наряде на кухне. Надо заметить, что в армии геодезист — это белая кость, самая сачковая служба из всех. Второй раз, когда приезжали искать таланты для дивизионного ансамбля, я опять тянул лямку наряда, и меня просто не нашли.
Вот так и служил. В основное время занимался заправкой и электрооборудованием ракет, а в свободное время играл в оркестре и ансамбле. Как ушел рядовым, так и пришел рядовым. Солдат из меня был не самый лучший, так что получить какое-либо звание мне было нереально. Так же как и с Российской эстрадой — я вечный рядовой. Мне сейчас 55, и даже намека не было, на то, что я получу какое-то звание. Я думаю, что «Заслуженного» мне не дадут даже на 80 лет (Улыбается.).
А.Ш.: Я думаю, что любовь народа, для которого Вы столько лет поете на эстраде — самая высшая награда. И никакие постановления высшего руководства не смогут заменить эту любовь и уважение.
Ю.Л.: В общем, да. Но всё-таки неплохо было бы, чтобы кто-нибудь когда-нибудь сказал, что ты сделал что-то хорошее. Конечно, ко мне подходят и тихонечко так говорят, что, мол, мы выросли на ваших песнях. Но почему-то в интервью все об этом упорно молчат. Единственная команда, которая упомянула в разговоре с журналистами о том, что слушали Лозу в свое время — это были Уматурман. Все остальные, кто рос на моем творчестве, молчат об этом, как будто воды в рот набрали.
А.Ш.: У Вас очень интересный индивидуальный стиль исполнения и написания своих песен. Я бы взял на себя смелость охарактеризовать это направление как симбиоз бардовской песни и русского рока. Расскажите, как Вы пришли к этому стилю?
Ю.Л.: Есть такая поговорка, которой меня научил отец: лучший отдых — это смена деятельности. Когда человек, не важно в чем: в искусстве, в творчестве, в работе, меняет свой стиль, он отдыхает, а, значит, у него меньше шансов исписаться. Нельзя на протяжении всей жизни делать одно и тоже. Вот B. B. King играет уже сто лет свои четыре ноты и я не думаю, что это ему сейчас доставляет какое-то удовольствие.
А мне всегда хотелось чего-то нового, если я написал песню в одном «ключе», то следующая должна быть на нее не похожа. Потому что это будет повторение, если я сделаю то же самое. Вот недавно был творческий вечер Вячеслава Добрынина. У него одна большая песня, плавно перетекающая из одной композиции в другую на протяжении всей жизни. У меня в программе две похожих песни — это катастрофа! Я их (песни) всегда разными и писал.
А начал писать по необходимости. Когда в пятом классе мы начали изучать иностранные языки, я попал в группу с немецким языком. Соответственно, все время, вплоть до получения второго высшего образования, я учил немецкий язык. Так получилось, что именно с немецким языком и с Германией у меня сложились теплые отношения, а вот английский язык мне не понравился. Но именно англоязычная музыка захватила весь мир. Вместе с the Beatles на нас это все свалилось, и выяснилось, что все это мне надо исполнять. А для меня это как ножом по сердцу. В результате мне оказалось гораздо проще и интересней написать русскую подтекстовку, чем учить это страшное выворачивание языка.
Английский язык не совсем удачен с фонетической точки зрения. Я в свое время занимался лингвистикой для себя, и мое мнение таково: когда люди переплыли Ламанш и оказались на островах, они долгое время не могли найти хорошее лекарство для лечения зубов, поэтому первые поколения англичан были поголовно с очень плохими зубами. Они привыкли шепелявить. Такое ощущение, что зубы выпали, только их не выплюнули. Соответственно, английский язык я не люблю.
А первую свою подтекстовку я делал под «Шизгару». Трудно, наверное, представить человека, который бы не писал свой текст для этой песни.
А.Ш.: О Вашей знаменитой песне «Плот» ходят самые невероятные слухи. Одни говорят, что Вам помогал на записи чуть ли не взвод «фирмачей». Другие говорят, что Вы прописывали все треки самостоятельно. Развейте, наконец, миф и расскажите всю правду!
Ю.Л.: Дело все в том, что, как правило, я всегда полагаюсь на помощь специалистов, в той области, где я мало что понимаю. Я очень люблю профессионалов в определенном ключе, И там, где мне было бы тяжело что-то делать самому, я скорее доверюсь специалисту.
В свое время в музыкальном училище я изучал ударные, и, как мне кажется, я знаю барабан и в состоянии прописать партию ударных. В тех партиях, которые я забиваю сам, конечно, не встречается четыре руки одновременно, я знаю, что возможно сыграть, а что не возможно, поэтому эффект живых барабанов у меня присутствует постоянно. Это все продуманно — одна рука не может бить сразу в три точки. Но в клавишных делах я только теоретически знаю, что хочу получить «не выходе». Реализовать это может только специалист, я приглашаю Сережку Шмелева, мы садимся и реализовываем все мои идеи. Так же и с остальными инструментами — и на скрипку, и на духовые, и на губную гармошку я стараюсь привлечь специалистов.
А.Ш.: Но это сейчас, а в тот период времени, когда писался «Плот»?
Ю.Л.: И тогда на запись песни приглашали клавишника, чтобы грамотно все разложить и прописать. Я «забил» барабаны, прописал все гитарные партии, все спел, а все клавишные «подклады» писал специалист. Вся аранжировка моя, я, как дипломированный режиссер, знаю, что песня живёт по законам мировой драматургии. Искусство малых форм также подвержено этим законам, как и любое другое искусство, то есть: развитие, кульминация, завязка, финал, две волны провал и так далее. Все, что расписано Станиславским и Немировичем-Данченко, все это в песне работает. Это все помимо профессионального текста. У меня в этом отношении жена очень хороший цензор. У нее высшее образование, связанное с литературой. Она член союза писателей и мой самый лучший цензор.
А.Ш.: Расскажите о своих музыкальных инструментах, на чем Вы играли в начале своей музыкальной карьеры, что используете сейчас?
Ю.Л.: Как я уже говорил, первые свои электрогитары я сделал сам. Гитара номер один оказалась не совсем удачной, меня тогда почему-то захватил гигантизм, у нее был очень большой гриф, и играть на ней было не очень удобно. А вот уже что-то более-менее приличное у меня появилось, когда я работал в кабаке. Это было уже после армии.
Честно могу сказать, в армии у меня была «Кремонка». В самодеятельности у меня тоже было что-то такое невнятное — это все не играет. Впоследствии, когда я уже что-то стал зарабатывать, появился какой-то выбор. У меня появилась достаточно редкая чешская полуакустическая гитара, она уже тянула на приличный уровень. Поменяв на ней датчики на более приличные, купленные за большие деньги, я поехал на гастроли с «Интегралом».
Потом был куплен Fender за чудовищно большие деньги по тем временам — тысяча восемьсот рублей. Для этого мне пришлось освоить процесс фарцовки (спекуляция — Прим автора.), иначе заработать подобные деньги было невозможно. При ставке в 12 рублей за выступление найти тысячу восемьсот рублей очень сложно. С этих самых пор я уже играю только на хороших гитарах. Конечно, они постоянно менялись, но это уже был только серьезный уровень.
На данный момент из всех инструментов, которые у меня есть, основная — это Godin. Для меня это инструмент номер один, с ним я езжу на гастроли, с ним же использую гитарный синтезатор. Так как в гитару встроен полифонический MIDI-датчик, у неё есть не только традиционный выход системы Jack, но и MIDI-выход. Получается очень забавно. Наблюдаешь за реакцией зрителей, когда гитара с нейлоновыми струнами начинает звучать звуком пианино или каким-то еще синтезированным звуком — некоторые начинают очень серьезно недоумевать. Я очень доволен этим инструментом и, честно говоря, поражаюсь, как здорово мастера фирмы Godin воплотили эту идею в жизнь. Есть еще один маленький секрет — я взял безладовый инструмент и поставил туда лады. Практика показывает, что для безладовых инструментов дерево подбирается так, чтобы звук был максимально «тягучим» по сустейну. Словом, используют все самое-самое лучшее. Поэтому эта гитара мне позволяет звучать максимально интересно.
А.Ш.: Юрий, Вы объездили всю Россию-матушку вдоль и поперек по нескольку раз, расскажите, пожалуйста, парочку веселых, смешных историй из своей гастрольной практики. Чтобы, как говорится, все смеялись до слез.
Ю.Л.: Такой случай произошел, когда я работал в ансамбле «Зодчие». У нас была одна песня, которую мы пели вчетвером в один микрофон, там был определенный вокализ. У кого-то из нас проскакивает смешинка, и все развалилось в пух и прах. А началось все с того, что был у нас один эпизод, который нас сильно рассмешил.
Шёл третий концерт из пяти, тогда уже все начинаешь делать на автомате. Был номер в народном стиле — выскакивают три парня в платочках (банальный способ рассмешить публику — это надеть на парней платочки). А я изображаю такого деревенского ухаря: фуражка у меня, такая со сломанным козырьком, и мы поем про какого-то там Степу. А когда «девушки» на меня показывали пальчиками, я должен был делать забавную рожицу и изображать косоглазие. В какой-то момент я делаю эту козью морду с косоглазием, потом развожу глаза на положенные им места и вижу, что в первом ряду сидит такое же чудо, которое я пытаюсь изобразить. С одной лишь разницей, что ему ничего «косоглазить» не надо!!! Он в упор смотрит на меня. И тут меня проняло, а потом и моих коллег по сцене. Мы смеялись так, что подгибались коленки.
Вот мы стоим, хохочем, а ситуация-то критическая — надо петь. Смотреть вперед нельзя, потому что там этот парень сидит, на «своих» тоже нельзя — еще больше заливаешься, потому что идет цепная реакция. Вот куда смотреть в этом случае? Вот и стоишь, смотришь в себя пытаясь, подавить очередной приступ хохота… В общем с горем пополам мы как-то успокоились, взяли себя в руки, всё-таки профессионалы как ни как. И тут сбоку слышим какое-то поскребывание. Поворачиваемся, а там Леня — скрипач, засунул руки под костюм и спину себе стоит чешет! Тут нас пробило окончательно, и мы стали ржать еще больше. Нас спас конферансье. Он увидел, что дело пахнет керосином, вышел и объявил другой номер. А мы потом еще долго в гримерке отлеживались, в себя приходили.
Вот еще одна очень забавная история. В свое время в спорткомплексе «Олимпийский» «Авторадио» устроило съемки передачи «Дискотека 80-х». Я готовлюсь к выходу. Передо мной Светлана Разина, потом Каома (Kaoma — бразильская шоу-группа, исполняющая самую известную Ламбаду. — Прим. автора.), а за ними должен выходить на сцену я со своими двумя песнями. Света Разина выскочила с живым тигренком. Он, тигренок, когда увидел толпу народа, слепящий свет, услышал грохот звука, с перепугу сорвался с рук и наделал огромную кучу, сам понимаешь чего, и благополучно сбежал за сцену. Естественно, у Светы сорван номер, и она уходит со сцены. За ней тут же выскакивает этот бразильский карнавал с перьями, в роскошных нарядах и начинает шоу, а посередине — лежит большая куча! Бедные артисты пытаются станцевать свой «шаманский танец», прекрасно понимая, что наступить туда ну никак нельзя — и каблуки могут поехать, и конфуз какой! Я стоял за кулисами, наблюдая за этим, и плакал от смеха. Я думал, что не смогу работать после такого. Конечно, потом объявили рекламную паузу, дали занавес, вызвали менеджера по уборке — бабушку в синем халате с веником. И только после этого мероприятие возобновили.
А.Ш.: Наша основная аудитория — это молодежь, и конечно, мне очень важно познакомить их с интересными и опытными людьми. Какой полезный совет Вы, как заслуженный рыцарь сцены, могли бы дать начинающим исполнителям?
Ю.Л.: Сейчас пришло поколение пользователей. Так случилось: поколения создателей, к сожалению, закончились. Элвис Пресли придумал и создал рок-н-ролл, его сменили Биттлз, потом пришла рок-музыка, которая создала своих кумиров, новая волна принесла свое, диско — свое, но это все были создатели! Все что-то придумывали и изобретали. Сейчас же, последние лет десять, музыкальным миром правят пользователи. Это люди, которые пользуются былыми разработками и абсолютно не хотят или не могут изобрести что-нибудь новенькое, что очень меня разочаровывает. Ни разу я ничему не удивился, все становится настолько рутинно.
Поэтому совет будет такой — надо что-то искать! Не прекращать искать чего-то новое. Даже во времена Пушкина говорили, что все рифмы кончались. После Высоцкого сказали, что больше петь не о чем. Ничего подобного — у нас богатейший язык, нужно держаться корней. У нас богатейшая культура, которую нужно просто поглубже копнуть. Наша музыкальная культура безгранична, нужно просто найти эти ходы, преподать в красивой форме. На англоязычную культуру и музыку набросилась масса народа, там уже все пахано-перепахано, и язык не сдюжил. Сегодняшние англоязычные поэты уже не рифмуются. Вот там-то уже давно все рифмы изъезжены, небанальных рифм не осталось. Русский язык в гораздо меньшей степени подвержен этому, во-первых, он богаче, а во-вторых, Русский язык никогда не был так сильно востребован рифмоплетами всех мастей и сословий. Русская музыка тоже почти не тронута. Кроме нас самих ее почти никто не разрабатывал. Поэтому имеет смысл искать, искать и еще раз искать.
Еще один хороший совет — лишних знаний не бывает. К сожалению, современная молодежь считает, что если быстро — быстро научиться играть на гитаре, то этого вполне достаточно чтобы стать музыкантом. Настоящим музыкантом можно назвать человека тогда, когда он широко образован. Это все держится на глубоких технических и теоретических знаниях музыки как таковой. Чтобы заново не повторять ошибок, чтобы заново не сочинять «Я помню чудное мгновенье», надо иметь определенный уровень информации, о том, что было сделано до того как… То есть не грех учиться у предшественников, слушать предшественников, читать их труды, чтобы это все дало возможность оттолкнуться от этой невероятной базы информации, и пойти своим путем. Понять, что это твой путь, а не изъезженный ранее, можно только зная, что было раньше. Заниматься, учиться, спрашивать совета — это все не грех.
